Отчий дом

 

Кто с малой родины уехал навсегда,

Её забыть не сможет никогда.

Им будут помниться прожитые года,

Деревня, речка, берег, лебеда.

 

Туда приехать так захочется порою,

Где дом стоит, до боли мне родной.

И посмотреть с тоскою и любовью,

Где жили все мы дружною семьёй.

 

Пройти по улицам родной деревни,

На все дома с грустинкой посмотреть.

Где сразу стариной запахнет древней,

Знакомых встретить, душу отогреть.

 

При встрече, может, сразу не узнаю,

Ведь много лет промчалось с той поры.

А годы нас безжалостно меняют,

Кого-то нет, пустеют их дворы.

 

Летят года, а время мчится птицей,

Давно виски посеребрила седина.

И хочется так в детство возвратиться,

Где бегали с друзьями допоздна.

 

Автор стихов Вера Попова (Шалакуша)

 

Я всегда немного завидовала тем людям, которые могли приехать на свою родину и пройти по родным улицам, заглянуть в окна родного дома, зайти в школу, где учился… У меня так по жизни не получается. Нет уже ни отчего дома, ни первой школы, нет клуба, конторы, магазина. Всё осталось только в моих воспоминаниях. Что же я помню спустя 55 лет?

В п/х Победа была одна главная улица, не имеющая в то время названия, протяжённостью пол километра; располагалась она условно с севера на юг параллельно «большаку» (сейчас региональная трасса Р-288), связывающему Хвалынск и Саратов. Чуть дальше на восток, километрах в пяти за «большаком», неторопливо несла свои воды Волга. С другой, западной стороны улицы извилисто петляя, то приближаясь к огородам жителей, то удаляясь от них, текла мелкая речушка Новояблонка. Где-то в сердце Хвалынского района, среди лесов и холмов, находился её исток, а стремилась речка на юг, чтобы слиться с Терсой.

Вдоль улицы с обеих сторон стояли дома жителей: в основном это были постройки так называемого барачного типа – на три, четыре, пять семей; было даже одно общежитие на семь квартир. Но встречались и русские избы, вероятно, перевезённые хозяевами из соседних сёл (Апалиха, Дёмкино, Богородское, Меровка, Широкий Буерак, Алексеевка, Селитьба). Да и родом многие жители Победы были из названных сёл. Бараки были не такие вместительные, как избы, особенно кухни. Вокруг изб всегда были огороженные земельные участки; тут тебе и личный двор, и огород, и надворные постройки, и личные бани у некоторых хозяев. А перед бараками отгораживали только палисадники, к сараям же можно было пройти с улицы насквозь.

Бараков давно уже нет, вместо них в середине семидесятых начали строить двухквартирные типовые коттеджи из белого силикатного кирпича. А вот русские избы стоят до сих пор, как и нелепое для деревни строение - двухэтажка из красного кирпича. Только в отличие от двухэтажки, глядящей на улицу пустыми провалами окон, деревянные избы обитаемы и обихожены.

 

Мой отчий дом был разрушен в конце семидесятых, а спустя несколько лет на его месте построили новый клуб. К слову сказать, в тяжёлые девяностые клуб разобрали по кирпичику; так что теперь на этом месте пустырь.

Мои родители получили квартиру в бараке на четыре семьи «по наследству» от дедушки, агронома Пронина Ивана Васильевича, который приехал в п/х Победа с женой и младшим сыном Виктором в конце 1958 года. Отец мой до женитьбы на маме жил на квартире у Веселовых, потом поселился с тёщей и тестем, а позже бабушка с дедушкой переехали на другую квартиру, в дом через дорогу, около магазина.

Наш дом стоял в центре посёлка Победа и назывался взрослыми по-разному: барак и даже «клоповник». А для меня он был просто ДОМ. Хотя в нём жили четыре семьи, какой же это барак, если у каждого хозяина свой отдельный вход? Ну, а клопы выходили на охоту ночью, когда мы с братом крепко спали и их не видели. Правда, маме с папой приходилось регулярно по ночам ножки наших кроватей керосином смазывать, чтобы клопов отвадить.

 

На крыльце папа, брат Саша и я

 

Основная часть нашего дома была саманной, с торцов к ней пристроены холодные сени (как говорят сейчас – коридор) из досок: на двух хозяев с северной стороны (Антипины и Сурковы-Пронины) и на двух хозяев с южной стороны, в том числе и наша квартира. В соседях у нас в разное время жили и Красильниковы, и Кремнёвы, и Филипповы.

Обратите внимание на ведро и лопату на стене коридора – они висят не просто так, а на случай пожара. Каждый хозяин точно знал, с каким именно инструментом ему на пожар поспешить, и искать его долго не надо было. А сигналом сбора служили звуки ударов по рельсе, которая висела на столбе у поворота на «большак».

Холодные сени освещались одним небольшим оконцем слева от двери. Справа был досками отгорожен небольшой чулан: там помещалась кровать с панцирной сеткой и старая тумбочка (по молодости в жару там спали родители). На чердак можно было забраться по приставной лестнице как с улицы, так и из сеней, чем пользовался наш кот Васька.

 

Примерный план нашей квартиры (коридор и чулан были поменьше, чем на плане)

 

Дверь в квартиру, для утепления чем-то оббитая, располагалась ближе к левому углу дальней стены. Войдя, мы сразу же попадали в прихожую с умывальником в углу слева, двумя вёдрами с водой на лавке и вешалкой для одежды. Вешалка прямо напротив входа была прибита к деревянной перегородке, перекрывающей расстояние от левой внутренней стены до русской печки.

И вот за этой перегородкой, между стеной и печью был закуток - наша с братом спальня. Там и умещались только наши две кровати, а между ними небольшой проход, едва взрослому протиснуться. Иногда ночью то я, то брат, падали с кроватей и закатывались под них, закуклившись в одеяло. Родители нас нашаривали впотьмах (лампу не зажигали) и опять раскладывали по кроватям.

Я сижу на своей кровати в «спальне».

За спинкой кровати боковая стенка шифоньера.

 

Собственно, русская печь была центром всей квартиры, и всё жилое пространство организовывалось вокруг неё. Прихожая сворачивала мимо печки направо и плавно переходила в кухню: слева лавка с керосинкой и стол-тумба для кухонных принадлежностей, прямо у окна обеденный стол и табуретки.

Дверь в стене между обеденным столом и передней частью печи вела в зал (он же кабинет, он же спальня родителей).

Стену нашей квартиры с двумя окнами, выходящими на магазин, мама регулярно подмазывала и белила, как и внутренние стены. Их полагалось белить ежегодно к Пасхе, но так как жили мы во времена «господствующего атеизма», то ни о каких религиозных праздниках вслух не говорили, заменяя на фразу «побелить к Первомаю».

Обстановка в зале была такая же, как у всех: круглый стол под пёстрой скатертью в центре комнаты, над ним абажур с бахромой; четыре деревянных стула вокруг стола; для хранения одежды – комод и шкаф с красивым названием «шифоньер». На комоде стояло трёхстворчатое зеркало, стояли мамины духи и круглая коробочка с пудрой, папины одеколон и бритвенный набор. В средней дверце шифоньера было закреплено большое зеркало. У окна стоял письменный стол, за которым мы с братом делали уроки не только на Победе, но и много лет спустя (можете не верить, но письменный стол, шифоньер, буфет и комод живы до сих пор!). Обеденный сервиз белого цвета с голубыми цветочками хранился в буфете. В левом углу комнаты стояла кровать родителей с обязательной горкой из подушек, прикрытой белоснежной накидкой. На стене у кровати модный тогда плюшевый ковёр. Сейчас даже и не вспомню сюжеты: много было сцен с оленями - на водопое, в чаще леса; мишки в сосновом бору; из редких – три богатыря, павлины. У нас был ковёр, где лица восточной наружности увозили на горячем скакуне похищенную из дворца эмира красавицу.

Но больше всего из мебели мне нравился мягкий диван с валиками по бокам, полочками вверху на спинке, где рядком стояли белые слоники, и небольшим зеркальцем между полочками. Чтобы взрослому вытянуться на таком диване во весь рост, надо было валики повернуть в стороны. С этими слониками играли не только мы с братом, но и мои дети. 

Ещё у нас на тумбочке стоял проигрыватель (радиола, т.е. радиоприёмник и проигрыватель вместе) «Рекорд» с кипой грампластинок. Частенько приходили гости, папины и мамины друзья, они танцевали под модную тогда музыку. А нам, детям, почему-то нравилась песня «Пожар» и ещё что-то шуточное про Фому и Ерёму. Может, кто-то и вспомнит:

Трёхэтажный дом горит, А народ кругом стоит,

Рассуждает меж собой: «Догорит, пойдём домой!»

Телевизор родители купили в начале семидесятого. Помню, поставили его на тумбочку в углу зала; набежала толпа любопытствующих – телевизор же! Диковинка! Включили, а на экране только сетка настройки. Так он на Победе и не показывал, заработал уже в Садовом, где сигнал получше был.

В каждой квартире обязательно была радиоточка. В шестидесятые годы в СССР трансляцию вели три государственные радиостанции — «Радио России», «Маяк» и «Петербург».  В марте 1964 года было принято постановление Совета Министров РСФСР об обязательном наличии радиотрансляционной сети во всех строящихся жилых домах. Помимо трансляции радиопрограмм, приёмники требовались для передачи сообщений о чрезвычайных ситуациях.

Но и для детей были интересные передачи: «КОАПП», «Пионерская зорька»; мне нравилось слушать сказки.  Я с нетерпением ждала, когда же можно будет услышать добрый и мягкий голос: «Здравствуй, дружок, сейчас я расскажу тебе сказку... Крибле-крабле-бумс!». Этот уникальный голос помню до сих пор. Много позже узнала, что доброго сказочника звали Николай Владимирович Литвинов.

Вот таким мне запомнился дом моего детства.